Статья А.А. Михайлова, А.Д. Кузьмина «Неурочная обитель», опубликованная в газете «Курган и курганцы» 29.03.2012 г.

Исполняется 120 лет со времени путешествия будущего императора по Сибири

Рассказ об одном маленьком и несвоевременном монастыре

Запрет

В начале XX века настоящим бедствием Тобольской епархии, и не только, стал священник Иаков Филиппович Барбарин. Родился он в 1864 году в Воронежской губернии. В 1887 году окончил местную семинарию со званием студента. 1 ноября его рукоположили в дьякона на штатное место к Димитриевской церкви села Новохуторского, что в Бирюченском уезде. 5 февраля 1889 года Барбарин перевелся в село Волуй.

В 1890 году Иаков перебрался в Тобольскую губернию и 1 августа был рукоположен в священники Покровской церкви села Булашевского Тобольского уезда. 3 июня 1895 года, через пять лет беспорочной службы, он, согласно прошению, перевелся в Михайло-Архангельскую церковь села Глядянского. 12 декабря за ревностное исполнение пастырских обязанностей епископ Тобольский Агафангел наградил его набедренником. А 10 января следующего года, написав прошение, о. Иаков был перемещен к Богородице-Казанскому храму села Давыдовского.

Церковь здесь была деревянная, построенная еще в 1853 году. Возраст повредил кровлю, из-за дождевых протёков она основательно подгнила и требовала большого ремонта. Штат состоял из двух священников, диакона и двух псаломщиков.

Православная церковь строго следила за тем, чтобы в брак не вступали люди, находящиеся в кровном родстве и духовном свойстве. Например, не допускались свадьбы между троюродными братом и сестрой, между крестными и крещаемыми. В 1897 году о. Иаков повенчал несколько пар из чужого прихода, не спросив у молодоженов надлежащих документов и не поставив в известность священников в их приходах.

3 сентября ему за это был объявлен выговор. Слухи о «добром» батюшке быстро расползлись по окрестным деревням, что и сделало его популярным. Вероятно, о. Иаков на эту популярность «повелся». И чем дальше он шел по этому пути, тем более впадал в заблуждение. По указу Тобольской духовной консистории от 17 ноября 1899 года, «за неисполнение законного предписания местного благочинного и за повенчание двух браков Димитриева и Богданова без точного соблюдения предбрачных предосторожностей» Иаков Барбарин был отрешен от Давыдовского прихода с дозволением искать младшего священнического места в двухклирном приходе с обязательством не венчать браков без ведома и согласия старшего священника и под опасением отрешения от места. Его не сразу наказали, но очень скоро простили. Уже указом 13 декабря он оставлен в Давыдовском приходе с предупреждением. Увы, своих начальников священник тут же и разочаровал. 19 мая 1900 года консистория «за упорное ослушание» вынуждена была запретить Иакова Барбарина к священнослужению. 17 июля за продолжающееся упорное ослушание его отрешили от места за штат, однако с предоставлением права искать псаломщическую вакансию. Впрочем, Иаков и не думал отказываться от возложенного на него сана, да и переезжать ему куда-либо в материальном плане было затруднительно. Опорой опальному священнику была жена Мария Ивановна и подрастающие дети — Владимир, Дмитрий, Иван и Лидия.

После долгой паузы 6 октября 1904 года консистория разрешила заблудшему клирику священнослужение «как незамеченному в последнее время в чем-либо предосудительном». И почти следом, 29 декабря, она вновь ввела запрет, поскольку Иаков Барбарин вновь обнаружил психическое расстройство и нарушил ранее данные письменные обещания.

Отказ

Вокруг станицы Звериноголовской по обе стороны Тобола еще в XIX веке возникло множество хуторов. На самой границе Оренбургского и Омского казачьего войска расположили свои владения казаки Ивановы, Шеметовы, Хальчевские, Шульгины, Борисановы, Алексеенко, Юдины. Согласно аграрной реформе Петра Аркадьевича Столыпина, сюда приехали переселенцы из Малороссии. Они объединились в товарищества, выкупили эти участки у казаков, взяв кредит в Крестьянском банке. Кроме того, командированный переселенческим управлением землемер Захар Алексеевич Костраков отвел украинцам еще 300 десятин земли. Они создали и новые хутора — Роговой, Ставицкий и Дубина. Здесь же находились русские хутора Успенского, Мельниченко и Юговых.

Подворный список, составленный 16 мая 1916 года иеромонахом Палладием, сохранил для нас имена переселенцев. В Ивановском товариществе состояли Михаил Синявский, Евдокия Недушенкова, Никита и Леонтий Дука, Пелагея Дидченко, Степан Цимбал, Ананий Нелцита, Феодосий и Антон Гайдук. На Шеметовском хуторе обустроились Иосиф, Ефим, Александр, Киприан и Федор Гребник, Харитон, Никифор и Илья Ильченко, Елена Яришова, Никита Белик, Евлампий Дубина, Терентий Водянов, Григорий Решняк, Александр Бурачок,  Марк Косынко, Павел Глоба. Ново-Георгиевский хутор заселили Никита Биленко, Поликарп Кривич, Пимен и Иван Пенькач, Илья Пазенко, Михаил Камяный, Федор Шулика, Яков Штепа, Мефодий Доливец, Никита Косынко, Иван Моргун, Филипп Сылов, Степан Мельниченко.

А вскоре новоприбывшие узнали, что у них появились соседи. С большим опозданием благочинный попросил побывать на хуторах атамана поселка Алабужского вахмистра Захара Баландина. Группа казаков приехала на хутора 21 марта 1910 года. Вот что они увидели: «На левом берегу речки Алабуги между товариществами Шеметовским и Ивановским в расстоянии от того и другого менее чем полверсты построено земляное жилое помещение в виде большой малороссийской хаты, длиною внутри 18 аршин, шириною 8 аршин, покрыто землей, и наверху водружен большой деревянный крест. Выходная дверь одна, внутри три — одна из кухни. Вторая в келию и третья в молитвенное отдельное помещение.

Внутренний вид этого скита следующий: при входе в помещение сначала отделена прихожая, направо молитвенное помещение, а налево кухня и келия. В молитвенном помещении в переднем углу находится несколько икон, перед которыми и совершаеся молитвословие. Снаружи заготовляются строительные материалы: кирпич, сосновый лес и плахи. Кроме того, имеется скот — лошади и коровы.

Братии в этом ските четырнадцать человек, часть из них из Давыдовской волости Тобольской губернии и соседних мест. Молитвенные собрания устраиваются братией ежедневно по монастырскому уставу. Во время служения, что полагается, читают и поют. Молитвы эти совершаются. Как говорит о. Галактион, по благословению Преосвященного Дионисия, епископа Челябинского, но письменного разрешения не имеется. В свободное время братия занимается сельскими работами…

Разрешение на устройство этого скита по заявлению Галактиона еще не выхлопотано, но он предъявил удостоверение Оренбургской духовной консистории от 9 марта 1910 года, где сказано, что для предполагаемого открытия обители в Шеметовском и ивановском товариществе не имеется никаких денежных или материальных источников, к дальнейшему существованию обители отказать впредь до изыскания достаточного материального обеспечения…»

В письме благочинному атаман выразил свои впечатления несколько иначе: «На вечернем богослужении народу, кроме братии, было около ста человек. Служба эта вкратце состояла из чтения и пения. Галактион же иногда делал некоторые возгласы, кадил иконы и всех молящихся. Кондалов старик, «дедонько», как его тут называют, продает свечи. Пред иконами горели лампады и свечи. В конце богослужения прикладывались к евангелию и кресту, сначала братия попарно, а потом народ. Хор в этом мужском монастыре состоял исключительно из девиц 14‑17 лет, числом около десяти.

Вся братия тут есть приверженцы священника Тобольской губернии Барбарина, т. к. большая половина из деревень Давыдовки и Осиновки, а вторая половина из соседей давыдовцев, где проживает Барбарин. Вся братия оказывает барбарину особую честь и уважение. Барбарин не один раз приезжал к ним, освятил это место, совершал всенощное бдение, производил миропомазание и т. п. Жители поселка Алабужского не один раз видели и заявляли, как провозили из Давыдовки Барбарина в этот скит скрытым образом.

Большую услугу этому скиту оказывает их подручный старик Василий Васильев — резник, именующий себя миссионером, который разъезжает с этой целью за несколько сот верст и старается привлечь к этому скиту как можно более народу и найти пожертвований. Поведение и образ жизни священника Барбарина всем известны, а что монах с ним знаком, это он и сам не отрицает, а потому все остальное само подсказывает, на каких началах и для какой цели предполагает быть основан этот скит». К сожалению, дальнейшая судьба Иакова Барбарина нам неизвестна.

В дальнейшем скит стал так и называться — Ивано-Шеметовским Ново-Георгиевским монастырем. Впрочем, лишь между «своими». Оренбургская духовная консистория так и не дала разрешения на открытие монастыря.

Доски и бревна не напрасно лежали у земляного скита. В 1912 году иеромонах Галактион сумел организовать постройку деревянного храма во имя святого Георгия. Сруб поставили на каменном фундаменте, крышу покрыли железом, на колокольню водрузили три колокола, самый большой из которых весил три пуда два с половиной фунта. Внутреннее помещение храма украсил двухъярусный иконостас с семнадцатью иконами. Главными из них были Казанская икона Божией матери и святого великомученика Георгия. Храм работал, но без всякого разрешения церковных властей.

Лишь после установления советской власти по указу Челябинского епархиального совета 4 июня 1920 года здесь был открыт приход.

Разлад

1917 год с его двумя революциями внес еще больший разнобой в церковные дела. Внутри русской православной церкви появилось сразу несколько течений. Но и внутри монастыря между посельниками разросся разлад. Суть конфликта изложил благочинному о. Александру Никольскому Иероним Сахаров: «Иеромонах Галактион покинул монастырь по нижеследующей причине. По получении указа из епископального совета от 11\27 ноября 1920 года \о том, что\ назначается снова настоятелем Георгиевского монастыря иеромонах Адам, в настоящее время находящийся в командировке в Кустанайском уезде на приходе (прилагаю его адрес: Зуевское почтовое отделение Кустанайского уезда, село Кошановское, иеромонаху Адаму Ромашкову). Прошу написать ему, чтобы он приехал и принял на себя обязанности согласно указу епархиального совета. А о. Галактион с того времени заявил братии, что «я вам не настоятель и никому не порука», и стал готовиться к отходу. Это малая причина. Его побудила выйти из монастыря больше \иная причина\ — через женский персонал, случившиеся распри у него в покоях монастыря, оргии женщины Матроны Черкасовой и девицы Парасковьи Шавшиной, которая имеет от него дитя. Он ее оставил и познакомился с солдаткой Матроной Черкасовой. Глядя на эту сцену, о. Осия и выгнал из помещений этих женщин, а иеромонах Галактион превратил это в гнев и всячески нападал на Осию и братию и, наконец, вышел из монастыря и граждански зарегистрировался с Матроной Яковлевной Черкасовой в Ясно-Полянском исполкоме и живя с ней на квартире того же поселка. И взял с собой антиминс и служит в домах поселков Узенкуль, Ясные поляны, Березовое. Эти поселки церкви не имеют, и они нашего 10-го благочинного округа. Церковный совет требует, чтобы он возвратил святыню, но он не признает. Тогда вам послали о. Осию и председателя церковного совета на ваше усмотрение, как предпишете поступить — взять у него антиминс, или чтобы он представил в монастырь. Вот его точный адрес: Звериноголовское почтовое отделение, Яснополянский исполком, Гаврилу Н. Ковтуну, бывшему иеромонаху Галактиону. Он заявил, что его вытеснила братия, но братия заявила на собрании церковного совета, что пусть занимает место служить, а братия выйдет из монастыря в Никольский монастырь о. Варнавы. А меня, иеромонаха Иеронима, приглашает на приход о. Виталий Суликов из Шумихи»…

Иеромонах Галактион покинул монастырь 10 марта 1921 года. Но ожидаемого мира это не принесло. Осенью в епархию от иеродиакона Иеронима последовал новый рапорт: «Покорнейше имею честь донести вашему высокоблагословению сведения о положении монастыря и о поступках иеромонаха Осии во время его управления при Георгиевском монастыре с 10 марта 1921 года по 10 октября…

Заведующего и иеромонахов нет и служба не совершается. Выбытие их \произошло\ по нижеследующей причине. О. Адам и Виталий в командировке, о. Галактион, как вам известно, граждански женился и самовольно оставил монастырь, не поруча никому ничего и ни описи монастыря, а только осталось монастырской кассы 40 000 рублей, что церковным советом было передано 15 марта 1921 года о. Осии и также поручение монастыря. Иеромонах Галактион выбыл из монастыря 10 марта 1921 года по принятии монастыря иеромонахом Осией, и до 10 октября было все под ведением вновь назначенного заведующего иеромонаха Осии...

По принятии монастыря иеромонахом Осией последовали распоряжения ниже-следующие: \он\ собрал собрание церковного совета и, не признавая монастырь монастырем, а приходскою церковью, и \заявил\: «Все должности должны принадлежать мне лично». И поставил при монастыре церковного старосту из мирян и на собрании предъявил, что братия ему не нужна, и провел протоколом собрания №21 только себя и одного псаломщика и иеродиакона Арсения и послал на утверждение не владыке, а в Куртамыш в волисполком, откуда и последовала бумага — выслать монахов на частные квартиры и занять корпус под школу. На церковном собрании совет предложил в качестве члена Гайдукова Феодосия, что братия пусть уходят, кто хочет, на хутор монастыря. Иеродьякон Иероним и монахи Никон и Ефрем ушли того же дня, а впоследствии он уволил о. Арсения, он тоже пришел к нам к сенокосу, а остальная братия — о. Николай уехал в Сибирь, а Иоанн и Иезекииль живут в селе Давыдовке для пропитания. О. Серафим был в обозе и немного взял для лошади овса, а о. Осия указал в исполком и был при суде в качестве свидетеля, за что \Серафим\ и был чрез него осужден на 3 месяца к принудительной работе в Куртамыше... Чрез такое его \Осии\ поступление братии необходимо пришлось разойтись, а он пишет, что его выгнали, а \на самом деле\ его совесть заставила самого уйти из монастыря тайно…

При расходе братии из монастыря земотдел усмотрел, что семена \в монастырском амбаре\ остаются лишние, и \сельсоветчики\ взяли семенной хлеб и оставили только одну десятую, а остальной запас продовольственного монастырского хлеба, было около 40 пудов, и что выслужили от прихода на пасху и проводин — около ста калачей печеного хлеба, сотни яиц, около 20 фунтов коровьего масла — хранилось на леднике у бабушки, что живет при монастыре, и несколько пудов картофеля поступило от треб из Ксеньевки. Все это почти \Осия\ отправил в Боровое для содержания именуемой им какой-то сестры, что уже имеет от него двух детей. Также выменял из продовольственного хлеба для своей сестры милосердия самовар, отдал три пуда пшеницы и несколько пудов отослал ей на содержание, чему могут подтвердить действительность некоторые братия, а именно: иеродиакон Арсений, монах Савватий, Никон, Ефрем и две бабушки, что живут при монастыре и имеют по 70 лет — Татьяна С. Кулева и матушка Анфия. Если все в точности объяснить за его возмущение братии, он весь монастырь довел до разрушения.

О. Галактион схоронил для проживания братии в 1921 году, о. Осия поспорил с о. Галактионом и собрался идти заявить, что схоронено столько-то хлеба, \поэтому\ пришлось вынуть и раздать неимущим, а именно: Герасиму Колпакову — 20 пудов, Константину Колпакову — 16 пудов, Григорию Петровичу Башкирову — 18 пудов, Андрею М. Шемякину — 18 пудов — это пришлось потерять чрез о. Осию, что могут подтвердить все братии. Потом \Осия\ взял несколько Адамовых вещей, и чрез то и обнаружилось, взял белый подрясник, а свой для счету старый оставил вместо него, а братия и знала, что это его старый подрясник. Забрал в Боровое монастырские вещи: топор новый, белила тертые, несколько досок, и так все время делает, то стулья и сиделки для детей и коляску катать детей — вот его цель управления монастырем, а братия \пусть живут\, как хотят.

Он такое же сделал возмущение и в скиту в Челябинске у о. Феофана, тоже сестра была с ним неотлучно, что временный епархиальный совет усмотрел его такое возмущение в склету о. Феофила при преосвященном Мефодии, что был и уволен, и последовали указы: монастырского иеромонаха Осия как беженца Нижегородской епархии не принимать в монастырь, за приведенную сестру в скиту о. Феофила, что могут указать действительный настоятель о. Феофил Челябинского скита и протоиерей о. Петр Холмогорцев.

А 10 октября 1921 года он уже убежал из Георгиевского монастыря, не поручил никому из братии ничего, уничтожил приходно-расходную книгу, утерял все ведомости и послужные списки братии и отчетность, и при таком расположении годовой отчет дать невозможно. Он пишет вам, что я выдаю себя самовольно за заведующего, а я и другие братия, как он нас уволил, то мы с 1 мая 1921 года, живя при монастыре, и ни к чему не касаемся монастыря, а живем на хуторе, приобретаем своим трудом с земли, для своего пропитания ходим за скотом и \совершаем\ поездки в обозе, вот наше и управление, чему может и подтвердить о. Леонид, потому что он видел лично наше положение.

Иеромонах Осия показывает, что я несколько фунтов присвоил крупчатой просфорной муки. При его управлении он даже и не смолол ни одного фунта крупчатой муки. Крупчатку только и работала Югова мельница, и то ее сожгли белые при отступлении, а раньше мололи не только для просфор, но и для братии мололи на сеянку. А в настоящее время и простой не имеем, а не только присвоить…»

Исход

Тот факт, что скит пришел в упадок, подтверждает и протокол обыска, проведенного на основании постановления Куртамышского бюро по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности 17 декабря 1921 года в селе Юговом той же волости у монаха Старунова Савватия в монастырском амбаре и в дому: «При обыске присутствовали Нужной Савелий, Казаков Иван. Взяты для доставления в Куртамышское политбюро следующие вещи: сундук, медный рукомойник, три щетки, черный халат, две камилавки, покрывало церковное, восемь разных церковных книг в переплете, два бронзовых, медных, один серебряный крест, коробка книг с разными фотографическими карточками, щипцы сахарные, столовый ножик, одеяло байковое летнее, два куска ковров аршин около пяти, одна перина без наволочки, один большой медный крест, одна железная лампа, одно медное кадило, одна поварешка, одна машинка для варева, разные старые газеты, книги разные, церковные ведомости и разные священные книги, одно зеркало, одна пара старых галош, одна пара башмаков кожаных, один зонт черный, одни часы стенные. Одна шкатулка железная, один чемодан, 11 маленьких угольников, девять больших, два фуганка, два колокольца, двенадцать пар подков, шесть петель, один оселок, две рубашки, циркуль, масленка, три зуба от грабель, пять железных жабок, уровень, дергач, прут, три курка, кусок железа, два сундука, пила, лампа со стеклами, пять заячьих шкур». Черный зонт и три зуба от грабель — вот и все, что осталось от пятнадцати лет трудов…

Все двадцатые годы «монастырь» примыкал к обновленческому течению русской православной церкви. Да при тех нравах, которые в нем царили, иначе и не могло быть.

Галактион теперь сюда наведывался редко — он постоянно жительствовал в селе Боровом Глядянского района, где с его усердной помощью еще в 1918 году был построен храм.

В 1928 году в скит вновь пришел Иероним, теперь уже в сане иеромонаха, — убежденный сторонник патриарха Тихона. Он был человеком волевым и убедил насельников — а их осталось только четверо — в своей правоте. В сельсовете констатировали:

«…Начал служить в церкви самочинно. Там, по-видимому, снова собирается черное гнездо монахов».

Окончательный удар по монастырю нанесла коллективизация. В 1929 году в список намеченных к отчуждению или сносу включили деревянный сруб и монастырский саманный дом, крытый железом. В том же году всех зажиточных хуторян раскулачили, заодно забрали и монастырское хозяйство, а монахов разогнали. Вероятно, последним из них, верным своему гнезду, остался бродячий иеромонах Симеон, о появлении которого в деревне Малетиной Куртамышского района местные активисты в 1933 году донесли в совет села Нижнего.